Разговоры на ёлке. Сказка на ночь про ёлочку

Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:

Какая славная елочка!

А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.

Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.

Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!

И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.

Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.

«Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!» - думала елка.

По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?

Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:

Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?

Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:

Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. Помоему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.

Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?

Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.

Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!

И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.

Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.

Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?

Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!

А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?

Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!

А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!

Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!

Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.

Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:

Вот эта просто великолепна! Только эту!

Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно…

Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! «Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И

что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?»

Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.

И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.

Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как

боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.

«Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?»

И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.

Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.

Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.

Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, - сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?

Про Иведе-Аведе! - кричали одни.

Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.

И был шум и гам, одна только елка молчмя молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.

И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им хотелось послушать и про ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» - думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами.

«Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.

Поутру пришел слуга со служанкой.

«Сейчас меня опять начнут наряжать!» - подумала елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет.

«Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут делать? Что я могу тут услышать?» И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно.

Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.

«На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!»

Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям.

Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы просто благодать! Правда, старая елка?

Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много деревьев куда старше меня!

Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? - Они были ужасно любопытные. - Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?

Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю лес, где солнце светит и птицы поют!

И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:

Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!

Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими словами. - Да, пожалуй, веселые были денечки!

И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и свечами.

О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка!

Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!

Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: «А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!» И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.

А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.

И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.

На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.

Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.

Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.

Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какойнибудь еще - со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?

Нет, - отвечала елка.

Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались восвояси.

Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая:

А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет!

Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.

«Ну вот, это начало новой жизни!» - подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить-вить! Вернулась моя женушка!» - щебетали они, но говорилось это не про елку.

«Уж теперь-то я заживу», - радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.

Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.

Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! - сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.

А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.

Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!

Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:

Пиф-иаф!

А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе - единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.

Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.

Андерсен Ханс Кристиан

Хотите - верьте, хотите - нет, а только жил, говорят, поросенок, по имени Хрюк, и был он необыкновенный: на задних ногах умел ходить.

Бывало, выйдет он на прогулку, все малыши - ягнята, телята, козлята - так за ним и ходят:

Хрюшенька, миленький, покажи свое уменье!

Встанет Хрюк на задние ноги, передние на пузе сложит и выступает - важный-преважный.

Все только ахают:

Ну и Хрюк! Ай да Хрюк!

А он хвалится:

Это еще что! Хотите - на одной ножке попрыгать могу! Хоть на правой, хоть на левой!

Все удивляются, все Хрюка хвалят, а он пятачок все выше задирает.

К зиме до того заважничал - с малышами и разговаривать перестал. Ходит и сам с собой рассуждает:

Чем я хуже людей? Захочу вот - пойду к ребятам в школу на елку!

Возьму и пойду!

Услыхал это старый Козел и ужаснулся:

Бе-бе-бе-зумец ты! Слыханное ли это дело - поросенку к людям на елку ходить! Не вздумай пойти, глупая голова, а то зажарят тебя и с гречневой кашей съедят, бе-е-едного!

А я так сделаю, что не зажарят, - отвечает Хрюк. - Даже и не узнают, что я поросенок!

Да как же тебя не узнать? У тебя же хвостик поросячий!

А я штаны надену!

Да ведь у тебя и копытца поросячьи!

А я ботинки обую! Еще и с галошами!

Да ведь глазки-то у тебя тоже поросячьи!

А очки на что? Да у ребят там карнавал будет, они сами нарядятся - кто лисой, кто зайцем, а кто и серым волком!

Козел только бородой затряс и пошел прочь: толкуй, мол, с поросенком!

Конечно, самому Хрюку ни в жизнь бы до такой хитрости не додуматься. Но у него Кошка знакомая была, в школе сторожем служила. Она-то его и надоумила, она ему и одежку раздобыть обещала.

Как подошел Новый год, прибегает Кошка на скотный двор и говорит:

Ну я все достала! Давай скорей собираться, а то елку, того гляди, зажгут, и угощение готово, да еще какое вкусное!

Услыхал Хрюк про угощение и кинулся было себя не помня одеваться.

Постой, постой, - говорит Кошка. - Уж больно ты замур-мурр-занный! Сначала умыться надо, а то ребята тебя сразу узнают, скажут: «Что это за свинья такая?!»

Ох и неохота было Хрюку умываться, но делать нечего, с горем пополам рыльце ополоснул. Стал он одеваться - штаны на голову натаскивает, рукавчики на задние ноги пялит… Смех и грех!
Спасибо и тут Кошка помогла. Глянул Хрюк в корытце с водой - и сам удивился: ну мальчик и мальчик, только нос пятачком!

Идут они с Кошкой, а у Хрюка сердчишко все-таки екает: что, как узнают, да в кашу… Страшно!

А тут по дороге Козел попался - стоит, чью-то рубашку жует: во дворе люди повесили сушить.

Увидал Козел Хрюка и сразу в сторонку.

Не бе-бе-ей меня, мальчик! Не буду больше белье жевать!

«Ага, - думает Хрюк, - не узнал меня Козел, за человека принял!»

Только она Хрюка увидела - поднялась и прочь…

Видишь, - говорит Кошка, - как я все хорошо устроила! Уж если тебя родная мать не узнала, значит, никто не узнает!

А Хрюк вместо «спасибо» как на нее цыкнет:

Брысь, такая-сякая!

Кошка с перепугу на дерево залезла.

Тут Хрюк совсем развеселился. «Так-то оно лучше, - думает, - а то эта чистюля еще проболтаться могла!»

Вот и школа! Двери распахнуты, дежурные всех встречают, «добро пожаловать» говорят.

И Хрюку сказали:

Добро пожаловать!

Только он ничего на это не ответил, а как был, в шубе и галошах, прямо в зал полез.

Погоди, погоди, мальчик, - кричит дежурный, - ты разденься сперва!

Хоть галоши сними!

Нечего делать, снял Хрюк галоши и в зал вошел.

Там как раз концерт начинался. Кто поет, кто пляшет, кто стихи читает.

Все слушают, сидят тихо-тихо, а потом громко громко хлопают. А у Хрюка одно угощение на уме - знай вертится на стуле да похрюкивает:

Скоро ли за стол?

Тише, мальчик, - шепчут соседи, - ты слушать мешаешь!

А он все свое.

«Вот так мальчик, - удивляются соседи, - какой невоспитанный!» Но долго им удивляться было некогда - пошли все вокруг елки танцевать.

И Хрюк туда же. Одному на ногу наступит, другого толкнет, а сам и ухом не ведет, словно так и надо…

Извиниться - это не его поросячье дело!

Фу, медведь какой! - говорит одна девочка. - Что ты толкаешься?

А Хрюк только фыркнул. «Не узнала, - думает, - ура! Я ведь и не медведь вовсе!»

Но вот наконец и к столу позвали.

Первым Хрюк летит, всех расталкивает. Плюхнулся на стул и давай со всех тарелок к себе угощение сгребать!

Шум, хохот кругом, ребята и есть не могут - все над Хрюком смеются. А ему и горя мало - пятачком в тарелку залез и уписывает все подряд.

Наконец отвалился да и… ноги на стол!

Тут уж кто-то не стерпел и сказал:

Разве это мальчик? Это ж просто-напросто поросенок!

Хрюк вскочил да как завизжит:

Ой, узнали-и-и-и!

И кинулся со всех ног бежать. Зацепился за ручку двери, штаны с него слетели.

А тут Кошка ему по носу раз-раз:

Не будь свиньей!

Кое-как вырвался Хрюк. Без штанов, в одних очках до дому добежал…

А тут Козел:

Ах, это ты меня напугал?

Да как боднет его - сразу и очки свалились!

Чуть живой добрался Хрюк до родного хлева, зарылся в солому - один пятачок наружу торчит.

Дрожит бедняга от страха, а сам и говорит:

Д-да п-п-п-почему же-же он-н-ни м-м-меня узнали?

Давайте, давайте спросим, - наперебой затараторили ёлочные игрушки.
- Ну что ж, – очнулась от дремоты ёлочка-красавица. – Это и в самом деле очень интересная история. Слушайте…
- Давным-давно круглый год стояло тёплое лето и все деревья были вечнозелёными. Конечно, их листья опадали, но не все сразу, а по очереди. На смену сразу вырастали новые – молодые, сочные, зелёные. Не иголки, а роскошные листья украшали тогда моих прабабушек. Ни людей, ни животных в ту пору ещё не было. На всём белом свете обитали лишь маги да волшебники.
Жил в те времена на земле очень добрый волшебник, который имел одну маленькую слабость: он любил сливочное мороженое. Только нежное лакомство от жары быстро таяло, растекалось по блюдечку, и от этого волшебник огорчался до слёз. Поэтому он решил перебраться поближе к Северному полюсу. Там он создал царство холода и льда, занёс всё снегом, построил хрустальный дворец, и так как мороженое в нём не таяло, то он с утра до вечера лакомился мороженым. От такой еды волосы и борода волшебника покрылись инеем, а дыхание стало студёным. Остальные волшебники смеялись над ним и прозвали чудака Дедом Морозом.
Вскоре о нём забыли, а он загрустил от одиночества и однажды решил слепить себе маленькую девочку из снега. Любовался он ею, любовался и решил оживить, и произнёс над ней волшебное заклинание:
Всё, что было ледяным.
Станет тёплым и живым!
Ну-ка ножкою притопнем
И в ладошки звонко хлопнем
Улыбнись мне раз-два-три!
Поскорее оживи!
В тот же миг девочка ожила, засмеялась, всплеснула ладошками, обняла волшебника и прошептала: «Здравствуй, дедушка!» Обрадовался Мороз: вдвоём-то веселей. «Я буду звать тебя Снегурочкой», - сказал он. И стали они жить-поживать. Дед Мороз по утрам обходил свои владения, а Снегурочка хлопотала по хозяйству.
А что же другие волшебники? Поначалу они жили дружно. А потом надоели друг другу и начали между собой поругиваться. Самой злой оказалась колдунья Акюлз, которая проживала в дремучем лесу. Не было ни одного дня, чтобы она не сотворила какую-то мерзость. Потом колдунья извела всех своих соседей и стала единственной волшебницей на свете. Ликованию её не было предела, но вдруг Акюлз вспомнила, что далеко на севере живёт могучий волшебник Дед Мороз, у которого есть волшебный молоток. А если его стащить, то она станет самой могущественной:
Молоточком постучу,
Всех морозом прихвачу,
Уважать себя заставлю,
И бояться научу.
Но так как Акюлз и сама боялась холода, то решила хорошенько поколдовать. Она поставила на огонь чан, заварила волшебное зелье, а когда повалил зелёный густой пар, произнесла заклинание:
Терра-коххи-норро-ихо!
Разнесись по свету лихо,
Смерч передо мной явись,
Силе зелье подчинись,
Повеленье выполняй,
Корро-морро-шиндебай!
Чёрный смерч, выслушав приказанье колдуньи, вылетел через трубу и отправился в царство Деда Мороза.
Дед Мороз никогда не расставался со своим серебряным молоточком, шагая по своим владениям. А в это утро Снегурочка попросила его оставить молоточек дома, чтобы наколоть ледяных кубиков, из которых готовила для деда Мороза мороженое. Налетел смерч, подхватил Снегурочку с молоточком и понёс к дремучему лесу к злой Акюлз. Вскоре смерч опустил Снегурочку на землю возле избушки, а сам обвился вокруг трубы и отдыхает, ждёт приказаний колдуньи. А злая волшебница устала от своих заклинаний и уснула непробудным сном.
Осмотрелась Снегурочка вокруг, не может ничего понять: всё ей незнакомо. А как вернуться домой? Вокруг ни души, только деревья стоят стеной. Вот к ним-то и обратилась Снегурочка: «Помогите мне Дедушку Мороза отыскать! Подскажите, как домой вернуться!» Но просьбу Снегурочки услышал смерч, пролетел над деревьями и пригрозил, что разделается со всеми, кто поможет ей, хоть листиком махнуть посмеет. Деревья в страхе застыли. Только сосна да ёлка пожалели бедняжку и сказала: «Беги к реке. Она приведёт к морю. А над морем летает холодный Северный ветер. Он и донесёт тебя до ледяного царства». В тот же миг на них обрушился смерч, сорвал все листочки, обломал макушки, наказал за то, что не послушались.
Помчалась Снегурочка к реке, а смерч разбудил злую колдунью. Бросились они в погоню за Снегурочкой, хотят волшебный молоточек отнять. Ёлки и сосны своими ветками пытались остановить старуху Акюлз.
Добралась Снегурочка до реки. Смотрит, а по другому берегу навстречу ей Дед Мороз бежит! Стукнула девочка серебряным молоточком по воде и речка замёрзла. Снегурочка к Деду Морозу и перебежала.
А Акюлз побежала по льду да поскользнулась, упала, еле дышит. Пока лежала, подол её платья и примёрз. А тут ещё и Деда Мороза увидала, перепугалась до слёз. Рассердился Дед Мороз и превратил злую колдунью в корягу. Деревьям же, которые боялись помочь Снегурочке, сказал: «Вы про поступок свой вовек не забудете! Отныне один раз в год, осенью, будете сбрасывать листву и стоять раздетыми, пока снова не наступит тепло».
С тех пор так и повелось. Приходит осень, деревья краснеют от стыда, желтеют от горя и сбрасывают свою листву. Лишь сосны да ёлки всегда зелёные, в любое время года. Только их зелёные листочки превратил Дед Мороз в тоненькие зелёные иголочки – так зимой удобнее. Новогодним деревом их стали называть намного позже. Но это уже другая история. Ёлка ещё хотела что-то сказать, но раздался бой часов.
Солнце по небу идёт,
Новый год уж настаёт.
Поскорее замолкайте,
Разговоры прекращайте.
Время кончилось у вас,
Бить пора, тик-так, шесть раз!

Когда говорят ёлки

Игрушки слышали, что бывают ёлки, которые разговаривают. Но к ним такая ни разу не приходила. Даже Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку никогда не видел говорящее дерево.
- О том, что они существуют, я узнал от старинного Деда Мороза из папье - маше, - вздыхал Большой Красный Шар. - Хотел бы я услышать, как говорят ёлки!
- Да, может быть, он выдумал… Или ему приснилось! - недоверчиво возражали игрушки. - И что ещё за папье-маше?
- Папье-маше - это такой старинный материал. Из бумаги, клея… Это неважно… - задумчиво отвечал Шар. - Только Деду Морозу не приснилось. Он сам беседовал с говорящей ёлкой.
- Из бумаги и клея, а туда же - с ёлкой говорил… - хихикал Разноцветный Попугай на прищепке.
- А может, и говорил. Кто знает? - мечтательно закатывала глаза Матрёшка.
Игрушки спорили, горячились. Но каждый год, когда их доставали из коробки, верили, что, может, хоть на этот раз ёлка - говорящая.

Вот здорово, если б она могла поболтать! - мечтал Зелёный Шарик. - Рассказала б про жизнь в лесу! Там, наверное, замечательно! Подумать только, всё-всё зелёное!
- Ну, положим, не всё. Мы, например, серебряные! - важничала Шишка.
- Заблуждаетесь, голубушка! - улыбался Доктор Айболит. - Позволю заметить, что шишки в лесу сначала красноватые, после зелёные, а уж потом и вовсе коричневые!
- Нет, серебряные, как я! - спорила Шишка. - Серебряные! Серебряные!
- А вот разговаривала бы наша Ёлка, мы б у неё спросили… - вздыхал Щенок Тявка.
- Эй, Ёлка! Почему молчишь? - спрашивал Разноцветный Попугай на прищепке.
- Ау! Привет! - стучали по стволу лапками Стеклянные Кошки.
- Разговаривающие ёлки - это, вероятно, редкость… - объясняла Сосулька. - У нас хоть и немая, но посмотрите, какая красивая.
- Красивая, а что толку?! Я хочу знать, водятся ли в лесу поросята, - топал ножкой Розовый Поросёнок, - во что они играют и какие поют песенки!
- Кому интересны такие глупости! - хмыкал Снеговик. - Вот я слышал, в зимнем лесу целые рощи снеговиков!!!
- Неужели? - ахала Снежинка.
- Да, да! Ведь в лесу много снега, не то что в городе. Настоящее снежное царство!
- Царство снега - на небе! - замечал Дождик.
- Нет, в лесу!
- Нет, на небе! Э-ге-гей, Ёлка! Да скажи ты хоть слово! - звал Дождик.
- Вот клюну её хорошенько, она и заговорит! - грозился Попугай.
- Что вы, голубчик! - пугался Доктор Айболит. - Не нужно обижать дерево. Оно же не виновато, что немо от природы!
- В конце концов, может быть, и неплохо, что Ёлка не разговаривает, - заявила Гирлянда. - Вдруг она бы говорила глупости?
- Или ворчала? - улыбнулась Серебряная Фея с пружинками-завитушками на голове.
- Всё к лучшему, - кивал Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку, - молчит, и ладно. Может быть, в следующем году нам попадётся говорящая ёлка.
А Ёлке очень хотелось поддержать беседу! Очень-очень! Думаете, легко стоять и молчать, когда знаешь столько интересного? Она бы рассказала о том, какого цвета шишки, как живут кабанчики и что снега в лесу хватило бы на тысячи снеговиков, если было б кому их лепить! Ёлка помнила наизусть множество стихов и сказок, и даже сочиняла сама! Она и песенки петь умела, и даже декламировать скороговорки! Ёлка мучилась и чуть не плакала, оттого что не могла вступить в разговор. Неслышные слова так и оставались внутри. Даже словечко она была не в силах произнести вслух. Ни полсловечка, ни звука!
Так уж устроены деревья, что дар говорить громко приходит к ним лишь тогда, когда кто-нибудь скажет им: «Здравствуйте!»
Жаль, что об этом забыл рассказать старинный Дед Мороз из папье-маше.
А впрочем, ему и в голову не приходило, что можно кому-то крикнуть «Эй!» или «Привет!». В далёкие времена, когда игрушки были из бумаги и клея, все говорили друг другу «Здравствуйте».
Здоровья желали. И только потом беседовали.
Ёлка грустила… А игрушки всё кричали свои «эй», «ау», «ку-ку». И жалели, что ёлка неговорящая.

Бал, где сбываются желания

В последний день уходящего года на ёлке особенно тихо. Если подойти и присмотреться к игрушкам, покажется, что они спят. Да как! Сами начнёте зевать, постояв рядом!
Кажется, что игрушки не встречают Новый год, не видят праздничного салюта за окном, не слышат весёлой музыки и торжественного боя курантов. «Вот так сони!» - скажете вы.
Как бы не так!
На самом деле, на ёлке давно уже начался долгожданный Бал, и музыка там звучит даже громче, чем в телевизоре. А не слышна она, потому что ещё утром Серебряная Фея с пружинками - завитушками на голове взмахнула Волшебной палочкой, объявив: «Время пришло! Да здравствует Бал!»
И тут же словно облако окутало ёлку, сделав всё, что происходит на ней, невидимым.
Оттого и веет от неё сном, если подойти близко. Заколдована ёлка, скрыта от всех - Бал, который так ждали игрушки, настал!!!
А с ним и любимая игра в «Угадайку»!
Подумать только: на этом празднике каждый может стать кем угодно, достаточно лишь подбежать к Волшебной палочке и прошептать желание. Затем Фея прикоснётся ею к игрушке, и тогда Щенок Тявка превратится в мяч, Картонный Домик станет бабочкой, а Матрёшка - стройным вишнёвым деревцем. Даже удивительно, что Волшебная палочка размером со спичку может творить такие чудеса!
Снежинка, которая хотела стать самолётом, сомневалась:
- Откуда Волшебной палочке знать, как он устроен?
Но стоило попросить, и превращение не заставило себя ждать: над веткой повисла серебряная чудо-птица с пропеллерами. Небольшой получился самолёт, но летал он вокруг ёлки совсем как настоящий: и гудел, и крыльями качал, и колёса шасси доставал-прятал. А ещё игрушек катал. Особенно часто Стеклянных Кошек, ставших ромашками, - уж очень они были лёгкими, не то что некоторые. Клоун превратился в слона, Зелёный Шарик в трёхэтажный дворец зелёного цвета. Самолётику такие тяжести не под силу.
А вот Доктор Айболит катал себя сам. Разъезжал по ёлке, став машиной «Скорой помощи». Проверял, все ли здоровы (как будто на Балу может кто-то болеть!), и очень удивился, когда проиграл в «Угадайку» первым.
- Как вы догадались, что «Скорая помощь» - это я? - ахал Доктор.
Весёлая игра в «Угадайку», но трудная: в ней побеждает тот, кого никто не узнает.
Подбегает серый Мышонок к Кастрюле и спрашивает:
- Кто я?
Кастрюля долго присматривается и наконец отвечает:
- Зелёный Шарик?
- А вот и не угадала! - смеётся Мышонок. - Вот и не угадала!
- Ну а я кто? - задаёт вопрос Кастрюля.
- Матрёшка?
- А вот и нет! - хохочет, громыхая крышкой, Кастрюля.
Попробуй угадай, кто придумал превратиться в Кастрюлю?
А вокруг снуют кегли, велосипеды, книжки, арбузы, открытки, сандалики, футбольные ворота. Только игрушки угадают, кто ты, можно бежать к Волшебной палочке и просить её превратить тебя снова. То-то кутерьма! Доктор Айболит, когда все догадались, что он «Скорая помощь», становился градусником, пипеткой и грелкой. И его снова узнавали быстрее всех. Зелёный Шарик после дворца превращался в жирафа и пуговицу. Но так как и они были зелёными, то все быстро отгадывали, что это опять Зелёный Шарик.

А вот кто же на самом деле Кастрюля, никто догадаться не мог. Она и победила в «Угадайке».
- Кастрюля на Балу! Нарочно не придумаешь! - ворчала Гирлянда, которая стала точной копией Серебряной Феи с пружинками-завитушками на голове. Гирлянда была уверена, что выиграет. Ей казалось, что её выдумка лучше всех. И она, конечно, выиграла бы, если бы не ворчала. Но только Гирлянда-Фея начала брюзжать, поучать, воспитывать, как её сразу узнали.
А победил Дождик! Никто не смог додуматься, что он - Кастрюля. А Дождику только того и надо, он ходил и со всей силы бумкал крышкой, такие звуки ему гром напоминали.
Но бумкать, запускать мотор самолёта, рычать, топать можно только днём.
Лишь стало вечереть, откуда-то с потолка заструились разноцветные огни и зазвучала музыка! Ах, что это была за чудесная музыка! Устоять никак невозможно, все тут же пускались в пляс! Танцевали парами - прыг-скок, прыг-скок! Кружились, водили хороводы и не могли дождаться, когда же начнут летать!
Что может быть красивее игрушек, парящих вокруг ёлки с развевающимися ленточками и нитками? Летучесть появлялась ближе к двенадцати часам, тогда и музыка менялась: в ней звучали теперь колокольчики и колокола: «Бим-бом, бим-бом!»
Ватный Дед Мороз, стоящий под ёлкой, был глуховат, музыку почти не слышал и, когда взлетал, очень удивлялся:
- Надо же! Опять Бал!
Дед Мороз считал несерьёзными «Угадайку» и танцы, но плыть по воздуху ему нравилось.
- А ну, кто выше?! - подзадоривал он, размахивая посохом.
Королеву Бала всегда выбирали в полёте. Чтобы стать ею, нужно очутиться на верху ёлки в тот момент, когда стихнет музыка. Поэтому все старались летать около верхушки, чтобы успеть вовремя. Но странное дело, музыка будто знала, кто ещё не был Королевой, и как ни крутились рядом Снежинка с Нюшей, им так и не повезло. Что ж, они ведь уже были Королевами на предыдущих ёлках!
Замерла музыка только тогда, когда на верхушку уселась, обмахиваясь платочком, Матрёшка… Ах! Тут же смолкли колокольчики и колокола!
- Матрёшка - Королева Бала! - объявила Серебряная Фея с пружинками - завитушками и отдала ей свою Волшебную палочку.
Вот кто будет исполнять желания в новогоднюю ночь!
- Я хочу, чтобы трещины не было видно! - просит Сосулька.
- Хочу быть самым смелым! - волнуясь, говорит Тявка.
- Хотим всегда быть рядышком! - мурлычут Нюша и Люша.
- Хочу играть с Павликом каждый день… - шепчет Пластилиновый Ослик.
Сбудутся все желания! Все-все-все. Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку всегда загадывает одно и то же.
- Пусть Мама поливает нашу ёлку каждый день, - говорит он, - пусть у ёлки вырастут корни и весной Папа посадит наше дерево во дворе.
Перед домом, где живёт Павлик, уже много новогодних ёлок. Они тянутся к небу, машут мохнатыми лапами, радуются птицам, солнцу, облакам и вспоминают волшебный Новый год.

Можете не сомневаться: эта срубленная где-то далеко в лесу и немолодая уже Ель знала, что такое жизнь, и знала, что жизнь прекрасна. А потому ей нисколько не льстила роль избранницы, которой полагалось блистать на самом великолепном из праздников в году. Она спокойно слушала перезвон стеклянных и перешептывание картонных игрушек, висевших на ее ветвях: их непрерывная похвальба не вызывала у нее ничего, кроме улыбки.

Огромный Сиреневый Шар медленно и церемонно поворачивался на шнурке – в нем отражались комната и дети, танцующие свой простой танец.

– Вот сколько во мне детей! – поминутно восклицал Сиреневый Шар. – В прошлом году их было не в пример меньше – и они, помнится, не были так красиво одеты, как теперь. В прошлом году вообще все было гораздо хуже. Меня тогда довольно плохо укрепили на ветке, и я просто запретил себе вращаться: ужасно боялся упасть! Расстаться с такой жизнью, как у меня, было бы непростительной глупостью: поверьте, мне совсем не хочется походить на воздушные шары-однодневки! Они хоть и гораздо больше, и летать умеют, да все равно лопаются каждую минуту... А я уже который год занимаю на ёлках самый высокий пост и должен беречь себя: без меня никакого праздника не будет!

– И без меня не будет! – подхватывала Картонная Хлопушка. – Во мне все семь цветов радуги – и я, конечно, очень украшаю праздник. Может быть, у моих родственниц, хлопушек с конфетти, более шумная жизнь, но век их так недолог! Бедняги: вот одна хлопнула, вот другая... бух, бух – и кончено. А потом дети выбрасывают пустые гильзы в мусорное ведро и забывают о том, как цветные кружочки осыпали гостей. Меня же вешают на елку каждый Божий год – и я уже столько праздников на своем веку перевидала, что просто тошно!

Тут Картонная Хлопушка заплясала на шнурке: она была совсем пустая внутри и потому очень легкая.

– А я и вспомнить не могу, сколько их всего было – праздников этих! Меня с незапамятных времен вешают и вешают на ёлку. – Стеклянная Сосулька потупилась – как бы в смущении. – Вчера, когда меняли шнурочек, на меня просто не могли наглядеться: такая я тонкая, длинная и серебристая! Мне очень жаль настоящие сосульки на улице: они, конечно, покрупнее и висят на более видных местах... но они тают! Представляете себе, какой ужас! Растаешь – и никто о тебе не вспомнит... Все-таки быть стеклянной гораздо, гораздо надежнее.

– Конечно, надежнее! – откликнулась Слюдяная Бабочка. – Я, хоть и не из стекла, а всего-навсего из слюды, но тоже не нарадуюсь, что мне не надо порхать с цветка на цветок в поисках пищи. Может быть, оно и увлекательно – порхать, но ведь сколько опасностей! Того и гляди – поймают сачком... В прошлом году, когда меня повесили рядом со свечой, я и то чуть не умерла от страха: все боялась вспыхнуть – а на лугу... там смотри в оба! И потом, настоящих бабочек – их на сколько хватает? На одно лето. Я же помню еще те времена, когда родители, чьи дети сегодня отплясывают внизу, сами вовсю отплясывали... слюда – тоже прочный материал.

Слушая эту стеклянную, картонную и слюдяную похвальбу, Ель только тихонько покачивала ветвями. Она-то знала, что такое жизнь, и знала, что жизнь прекрасна.

– Да-а-а, – с ленцой протянула Стеклянная Сосулька, ловя какой-то случайный отблеск свечи, – а вспомните, сколько ёлок было на нашем веку, друзья мои! И все осыпались, все исчезли, все пропали.

– Между прочим, – в никуда сказала Картонная Хлопушка, – давно уже изобрели нейлоновые ёлки: вот они служат долго! Каждый год такую ёлку разбирают и складывают в коробку. А к следующему празднику достают опять – и тогда она снова появляется в доме на самом почетном месте.

– Дорогая Ель! – участливо обратился к Ели Сиреневый Шар. – Скажите, Вы очень несчастны?

Ель сначала хотела только качнуть ветками, но неожиданно для себя произнесла:

– Почему же несчастна? Я счастлива!

Игрушки с недоумением переглянулись, а она продолжала:

– Видите ли, я знаю, что такое жизнь, и знаю, что жизнь прекрасна. Она прекрасна именно потому, что так хрупка, так недолговечна... Скоро, например, кончится этот праздник, самый великолепный из праздников в году, а вместе с ним кончится и моя история. Но то, что моя история имеет конец, как раз и делает меня счастливой. И я говорю себе: запомни этот праздник, он единственный в твоей жизни – такого никогда прежде не было и никогда больше не будет. Запомни каждую мелочь: она неповторима...

Игрушки переглянулись снова: им все-таки казалось, что Ель очень несчастна.

– А сейчас, – вздохнула она, – простите меня. Я, к сожалению, не могу больше разговаривать: дорога каждая секунда – я ни одной из них не хочу пропустить даже за приятной беседой. Желаю вам... желаю вам, чтобы с вами аккуратно обращались. – И Ель улыбнулась, расправив ветви.

Праздник, между тем, на сегодня заканчивался. Детей отправили спать, да и взрослые уже поклевывали носами.

Ночью из большой комнаты, где стояла Ель, вдруг раздался легкий звон, которого не услышал никто из спящих. Это Сиреневый Шар, собрав все свои силы, прянул к потолку, но не долетел и, сорвавшись, с хохотом раскололся о паркет. Картонная Хлопушка, улыбаясь, как дура, напыжилась и оглушительно хлопнула, оставив в воздухе еле ощутимый запах пороха. А Стеклянная Сосулька начала таять и истаяла вся, образовав внизу на паркете крохотную прозрачную лужицу.

Вот и Слюдяная Бабочка со счастливым смехом выпорхнула в открытую форточку – и ее закружила и унесла куда-то пурга...